— Да, рубашка хороша…

— Сшила мне, пока я отсутствовал. И неизвестно было, вернусь ли.

— Верит и ждёт. Хороший признак.

И мои замы откланялись, поблагодарив за обед. «Надо будет потом Аканша расспросить об Ильсмине и его отношении к моему неведомому происхождению, — подумал я. — Надо быть уверенным в том, что подчинённому не стоит поперёк горла твоя натура и твои привычки. Нам всё-таки плечом к плечу жизнью рисковать». Приятно было обтереться влажной губкой с головы до ног и с помощью слуги даже облиться водой над тазом, а потом облачиться в свежую батистовую рубашку. Парадного плаща при мне, конечно, не было, но приём-то, считай, походный, хоть и в замке. Вряд ли кто-нибудь предъявит мне претензии по этому поводу…

— Ты готов? — осведомился Ниршав, заглядывая ко мне. — О, всё не так плохо, как я ожидал! Рубаха вполне приличная. И награды при тебе? Очень хорошо! Держи. Я был уверен, что уж приличного кафтана у тебя точно нет. Возьмёшь мой запасной, — и протянул длинную одежду, сшитую явно из какой-то весьма дорогой ткани.

— А как же ты?

— Говорю же — у меня есть ещё… Так. Теперь заверни рукава. Повыше. И ворот уложи. До сих пор не умеешь носить кафтан? Рукава и воротник рубашки должны быть видны. Теперь пояс. Меч должен быть при себе. Можешь и свои хреновины с остриями взять, но с ними будет неудобно. И соседи могут разозлиться, если ты им одежду пропорешь.

— Ну-ну… Всё так официозно?

— Где, прах тебя побери, официозно? В таком виде ни на приём, ни на шествие не попрёшься! Да никто и не требует полного соответствия протоколу, но надо ж хоть чуть-чуть приодеться!

— В походе…

— И что? Тебя к императору на ужин пригласили. К императору! А ты собираешься ввалиться туда в просоленной рванине? Или уже сразу в потной стёганке, чем мелочиться-то? — И я мысленно отметил себе, что в рамках местных представлений пропотевший подкольчужник, видимо, уже какой-то верх цинизма, вроде грязного исподнего напоказ.

— Кхм… Понял, понял. Я жуткая тупая деревенщина. Так нормально?

— Сойдёт для деревенщины. Ну, идём… Тебе следовало бы отдать почистить сапоги.

— А император точно будет рассматривать мою обувь?

— Ну ты хамло… Идём!

Роскошь нижней трапезной предваряла пышность галерей и коридоров, которые вели к ней. Везде горел свет, сияла начищенная бронза, мерцало серебро, великолепные гобелены поражали яркостью красок. По блистающему паркету страшно было идти в грязных сапогах. Офицеров госпожи Солор и людей его величества можно было рассматривать бесконечно. Почти каждый был разодет на славу, словно и не на войне было дело, или же война была из тех, что позволяла любому чину возить за собой целый обоз с гардеробом.

Я раскланивался с теми, кого узнавал. У распахнутых дверей пиршественного зала задержал шаг, но Ниршав подхватил меня за локоть и втащил внутрь. Столы в зале были расставлены в три ряда, так же, как было и в Кольце Солор. Места каждого были определены, и меня проводили к положенному, даже не пришлось спрашивать. Рядом со мной сидели штабные офицеры, и это уже о многом говорило, ведь я штабистом не был. Места за столом хватало, так что можно было расположить на скамье меч, не снимая его с перевязи.

А потом в зале появился государь, сопровождаемый Аштией и ещё несколькими людьми, видимо, его приближёнными. Все поднялись, но кланяться не стали, видимо, за столом это было не принято. На этот раз его величество был облачён в обычное своё золотое одеяние и выделялся на общем фоне примерно так, как и следовало выделяться правителю. Он опустился в кресло, поднял кубок — и ужин начался.

На столы понесли такое количество угощений, что любые сомнения в богатстве анакдерских кладовых снялись сами собой. Уж что-что, а голод обитателям замка явно не грозил. Мясо, рыба и моллюски, овощи, грибные блюда, десятки разнообразных соусов, выпечка к мясным, рыбным и овощным блюдам — к каждому разная, паштеты, галантины, запеканки в корзинках из хлеба… Многие блюда, поданные на стол, я ни разу ещё не пробовал, не видел и не представлял, из чего они могут состоять.

— Будешь суфле с омаром? — полюбопытствовал Ниршав, распоряжаясь за столом, — он словно догадывался, как неуверенно я себя чувствую.

— Попробую.

— Да что там пробовать — есть надо! Режешь ножом и с ножа же ешь. Вот так.

Виночерпии так и сновали за спиной, каждый корректно, но настойчиво предлагал отпробовать своей ноши. Я сперва соглашался, потом, осознав, что эдак нальюсь ещё до второй перемены, принялся отказывать. И ничего, отказы воспринимались так же спокойно, как и согласие. В очередной раз, когда правитель напоказ поднял кубок, слуги поволокли на столы новую перемену: опять мясо, рыба и моллюски, свежие соусы, салаты, завёрнутые в листья, уложенные в шляпки грибов, в артишоки, в ракушки, на хлебные тарелочки, а кроме того огромные слоёные пироги и закуски в панцирях гигантских крабов, омаров, раков.

И снова, снова блюда, которые хотелось хотя бы продегустировать, но набитый желудок бунтовал. Поэтому пришлось ограничиться наслаждением, которое давало обоняние, и надеяться, что место в желудке освободится раньше, чем все эти лакомые блюда унесут.

А потом рядом со мной склонился в поклоне паж.

— Госпожа Солор зовёт вас, господин офицер.

— Я?

— Да, господин Серт.

— Угу, — я поспешно выбрался из-за стола, оправил кафтан, пояс и пристроился за пажом. Кстати, паж был в форменной одежде, густо декорированной полосами золотой парчи, — то есть это слуга императора, а не госпожи Солор. Значит ли это, что у его величества есть ко мне дело?

Аштия, Раджеф и Фахр сидели за поперечным, почётным столом по правую руку от правителя. Я склонился в поклоне, примерно целясь головой в пространство между императором и своей патронессой. Кланяться каждому — слишком муторно, а так можно досчитать до десяти и выпрямляться, засчитав себе в актив проявление уважения ко всем, кому его положено было продемонстрировать.

Император смотрел на меня в упор. Его взгляд был неприятен. Можно было подумать, таким взглядом его величество способен препарировать подданных, разворотить их душу и мысли и заглянуть туда — не прячется ли внутри чего недопустимого. Неужели у него есть ко мне претензии? Я хотел покоситься на Аштию, чтоб из её взгляда выудить ответ на этот вопрос, но не мог отвести глаз. Правитель словно примагнитил меня к себе.

— Я тебя помню, — произнёс император. — Ты был одним из моих бойцов. Гладиатор-чужак.

— Да, ваше величество.

— Рад видеть, что ты успешно, усердно и искусно служишь Империи в моих войсках.

— Да, ваше величество.

Правитель рассматривал меня с интересом.

— Почему ты обращаешься ко мне так, словно разговариваешь не со мной одним, а с кем-то ещё?

— Такова традиция обращения к монаршим особам у меня на родине, государь. Так называемое «множественное монархическое».

— Любопытно. Как понимаю, на твоей родине правитель является чем-то большим, чем человек. Он олицетворяет собой державу, всех своих подданных, так?

— Да, что-то в этом роде, — согласился я, хоть никогда и не задумывался в действительности, откуда взялось и что может означать это пресловутое «множественное монархическое».

— Хорошо, — кивнул император и протянул мне кубок.

Я не сразу сообразил, что следует принять его и отпить глоток, а потом вернуть владельцу. То, что мне оказана значительная, если не великая честь, уже удалось догадаться самостоятельно. Только вернув кубок, я сумел покоситься на Аштию — она улыбалась, явно довольная оказанным мне вниманием. Она же кивнула и сделала глазами — так, что я понял: можно возвращаться на своё место, это как раз стало уместным.

Всё-таки общение с его величеством оказалось для меня изрядной встряской. Усевшись за стол, я ощутил, что не прочь поесть, и жестом потребовал у слуги подать мне блюдо с панцирями крабов. Угощение было поистине великолепным, ничего подобного мне никогда не приходилось пробовать. Эдакую закуску сожрёшь вместе с панцирем и не заметишь. Ниршав, тоже вернувшийся за стол только-только, подал мне ломтик лимона.